Название: Часть первая: 20 дней лета
Автор: t_nesmeyana
Бета: Halisa aka NaVi
Размер: макси, в процессе ( ок 8000 слов)
Пейринг/Персонажи: Колин Фаррелл/Эзра Миллер; Кармен Эджого, Эдди Редмэйн, Кэтрин Уотерстон, Элисон Судол (A Fine Frenzy), Сэм Рокуэлл и другие
Жанр: RPS, романс, ангст, драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Одиннадцать лет борьбы с собой и своими слабостями, почти восстановленная жизнь и вернувшееся ощущение контроля над собственной судьбой – все это оказалось под угрозой в то лето. Прекрасное, сладкое, губительное лето.
Предупреждения: AU, возможен OOC, так как некоторые RPF-герои периодически мутируют в своих персонажей из ФТ. А также: упоминание чрезмерного употребления алкоголя, наркотиков, смерть второстепенных (не RPF) персонажей.
Примечание: rehab!AU, Колин – куратор в реабилитационном центре для зависимых, Эзра – его подопечный. Автор заранее извиняется за возможные проебы в матчасти.
Размещение: запрещено без разрешения автора
От автора: За помощь благодарю своего альфа-ридера Sunraise.
об идееИдею подхватила в дежурке. Там в каком-то из тредов обсуждали рехабы, клуб АА, Большую книгу АА, идеи оттуда и принцип работы 12 шагов. Я заинтересовалась и начала раскуривать эту тему. Но сразу хочу сказать, что этот фик не о борьбе с алкоголизмом, не о лечении в рехабах и не о 12 шагах. Это фик о любви. О паре, которой с этической точки зрения быть не должно. И совсем немного о борьбе. Всего планируется три части: две побольше, одна поменьше. В зависимости от части графа «Персонажи» будет меняться, неизменным останется только главный пейринг.
Саундтрек: A Fine Frenzy – The Minnow & the Trout
4600 слов
Часть первая
20 дней лета
20 дней лета
– Help me out! – said the eagle to the dove.
– I've fallen from my nest so high above!
Help me fly!
I am too afraid try.
Now saddled with a fear of heights.
I'm praying you can set me right.
A Fine Frenzy – The Minnow & the Trout
– I've fallen from my nest so high above!
Help me fly!
I am too afraid try.
Now saddled with a fear of heights.
I'm praying you can set me right.
A Fine Frenzy – The Minnow & the Trout
1.
Доктор Кармен Эджого-Райт, главный врач Реабилитационного центра Нью-Джерси, на первый взгляд производила впечатление женщины очень строгой и отстраненной. Идеально прямая спина, беспристрастное выражение лица, собранные в пучок волосы, классический костюм под белым халатом – все в ее внешнем виде говорило в пользу этого. Большую часть времени она такой и была: с ее должностью по-другому было нельзя, тем более ей было всего сорок три, и она являлась самым молодым руководителем реабилитационного центра этого и соседних штатов. Но все неуловимо менялось, когда Кармен говорила с семьями тех, кто вынужден был лечиться у них. В такие мгновения сложно было представить более чуткого и понимающего человека, чем она. И пациенты, и их родные, впервые переступая порог центра, чаще всего испытывали стыд, или гнев, или отчаяние, или все сразу. Кармен могла успокоить их и поддержать одной только своей улыбкой и спокойным доброжелательным голосом. Так, что они расслаблялись, переставали смотреть на центр и на персонал враждебно, охотно шли на контакт.
Конечно, были и те, на ком это не работало. Сейчас Колин наблюдал как раз такой вариант.
Средних лет мужчина с женщиной и молодой парень прибыли в пятницу поздно вечером, когда он уже собрался ехать домой на выходные. Кармен, которая почему-то еще оставалась в центре, вышла встречать их лично, что удивило Колина – обычно она принимала пациентов и их семьи у себя в кабинете. Новоприбывшие явно нервничали, особенно женщина, она постоянно оборачивалась на своего сына, с которым они были удивительно похожи, и теребила накинутый на плечи платок. Эмоции на ее усталом бледном лице читались легко, да она и не пыталась их скрыть, поглощенная своими переживаниями и своей бедой. Мужчина казался более спокойным, но Колин видел, что тот старается не встречаться ни с кем взглядом. Он смотрел то в пол, то в потолок, то на длинное растение с огромными листьями, стоящее в углу холла. Колин тоже невольно обратил на него внимание, но не нашел в этом зрелище ничего интересного, кроме разве что большого глиняного горшка с интересным орнаментом на боках. То ли японские иероглифы, то ли схематично нарисованные деревья. Самым расслабленным выглядел сын супругов. Он словно не в реабилитационный центр для алко- и наркозависимых приехал, а в пятизвездочный отель: глаза не прятал, смотрел открыто, крутил головой с любопытством, не стесняясь, улыбнулся медсестре за стойкой ресепшена и Колину. Улыбка у него была красивая и светлая. Медсестра Мюррей в ответ издала восхищено-умилительный вздох. Ее можно было понять – парень имел крайне приятную и необычную внешность: длинные волнистые волосы черного цвета, собранные сейчас в низкий хвост, раскосые темные глаза, острые скулы, выразительные губы. Не мальчик, а картинка. Колин не сомневался, что именно он их клиент.
В этот момент Кармен пригласила посетителей в своей кабинет, и они всей толпой покинули холл. А Колин наконец вспомнил, что собирался домой. Попрощавшись с медсестрой Мюррей, он вышел на улицу и не спеша направился к своей машине, прикуривая на ходу. Майская ночь была чудесная – теплая и ясная, со стороны океана дул несильный ветер, в воздухе пахло цветами и свежестью. В душный Нью-Йорк ехать не очень-то и хотелось, но у Колина в городе было слишком много дел, откладывать поездку было нельзя. В субботу его ждал редактор, которому он обещал завезти черновик новой книги, а в воскресенье Колину исполнялось тридцать девять лет. В этот день он хотел забрать к себе сыновей Генри и Джеймса, чтобы сводить их в Луна-парк на Кони-Айленде, а после отвезти к теткам ради семейного ужина. И если редактора можно было продинамить – Сэм друг, он поймет, – то от семьи бегать не хотелось. Да и Алиция, мать младшего сына, этого бы не поняла, а с ней отношения у него в последнее время и так были очень натянутыми. Отчасти в этом был виноват новый муж Алиции, отчасти – реабилитационный центр, где Колин работал последние несколько лет. Сам центр Алиции, конечно, был безразличен, а вот то, что находился он в двух с половиной часах езды от Нью-Йорка, было проблемой. Из-за дальнего расстояния Колин жил в нем пять дней в неделю, приезжая домой только на выходные. Три года это никого не волновало, но в последнее время Генри, которому в этом году исполнялось шесть лет, стал нуждаться в своем отце чаще, чем раз в одну-две недели. Тем более что иногда в этот день приходилось делить папу со своим единокровным братом Джеймсом.
Однако бросить работу в центре и сосредоточиться только на книгах Колин не мог. И не знал, как объяснить Алиции или кому бы то ни было еще, почему эта работа так важна для него. Как рассказать, что четыре года назад предложение поработать куратором группы АА спасло его от срыва и нового витка того кошмара, через который он прошел в не столь далеком прошлом. Об этом знали только Сэм и Саманта Нортон – его личный психотерапевт. Для остальных это была лишь придурь чокнутого писателя, который сбежал из большого города в поисках вдохновения. И Колину хотелось, чтобы все так и оставалось.
Докурив, он выбросил окурок в ближайшую урну, постоял несколько секунд, позволяя ночной свежести чуть взбодрить его перед долгой дорогой, а после сел в свой старенький шевроле и завел мотор. Впереди его ждал Нью-Йорк.
2.
В понедельник Колин вернулся в центр довольно рано – первое собрание у него было в три, а он зашел в свою комнату, которая находилась в крыле для сотрудников, уже в десять. Ради этого подвига встать пришлось в половину седьмого утра, из-за чего теперь слегка гудела голова.
В комнате было солнечно и душно, немного пахло пылью и мебелью. Приподняв окно, Колин впустил внутрь немного утреннего воздуха и сел на кровать. В поле зрения тут же попал комод. Обычный типовой, такие были в моде лет пять назад. В спальне вообще все было стандартное: и комод, и кровать, и тумбочка, и письменный стол. Индивидуальности ей придавали только вещи Колина, размещенные то тут, то там. Признаться, без них он чувствовал себя неуютно. Поэтому на тумбочке у него всегда стояли фотографии сыновей, комод был завален безделушками, на столе постоянно высились стопки книг и каких-то бумаг: то ли рукописи, то ли отчеты. Если бы Клодин, старшая сестра, увидела это, то непременно начала бы ворчать, что Колин как был неряхой в подростковом возрасте, так и остался, ничуть не повзрослел за эти годы. Однако сам он никак не мог представить себя без легкого беспорядка, который позволял ощущать эту комнату своим домом.
Отойдя от дороги, Колин забежал в душ, переоделся, а потом схватил сигареты и вышел покурить. Для этого и сотрудники, и пациенты чаще всего использовали беседки. Их на территории центра было две, и одна из них стояла на берегу искусственного водоема – ее Колин любил больше. Правда, в этом он не был оригинален, поэтому там всегда кто-то был, но сейчас ему повезло, и беседка была пуста. Закурив, Колин облокотился о деревянные перила и уставился на воду и на плавающие в ней кувшинки. Мыслей при этом в голове не было никаких – тишина да умиротворение. За это Колин любил центр: все здесь настраивало на спокойный лад и помогало установлению связи с Силой.
Впрочем, долго побыть в одиночестве у него не вышло: со стороны центра приближались неторопливые шаги, а затем кто-то ступил на дощатый пол беседки. Колин обернулся и с удивлением узнал в подошедшем новенького парня, которого он уже видел в пятницу. Выглядел тот как человек, который вышел на прогулку, чтобы порадоваться прекрасному летнему дню: ни следа заботы или печали на лице. В центре такие люди были большой редкостью, особенно среди тех, кто только приехал.
– Привет, – произнес он, улыбнувшись. – А я тебя помню, мы уже виделись.
Сказано это было с такой детской непосредственностью, что Колину ничего более не оставалось, как кивнуть, подтверждая это.
– Меня зовут Эзра, я тут новенький.
– Я Колин, и я тут старенький, – Колин протянул руку, и Эзра с охотой ее пожал. Рукопожатие у него было крепким, ладонь была сухой и горячей. И смотрел он при этом так, будто здоровался с самим президентом Америки. Это немного сбивало с толку.
Когда с приветствиями было покончено, Эзра встал рядом и вытащил сигареты. Бросив взгляд на пачку, Колин отметил, что тот любит более крепкий табак, чем он. Это немного не вязалось с его одухотворенным богемным образом: длинными волнистыми волосами, фенечками на запястьях, амулетами на шее и одеждой в стиле бохо. Ему бы подошло что-то более легкое, возможно, даже ментоловое. Но нет.
– Давно здесь? – спросил Эзра, запрыгнув на перила и прислонившись спиной к столбу.
– Давно, – уклончиво ответил Колин, понимая, что Эзра принял его за пациента. Его можно было понять: на Колине не было ни бейджа, ни халата, ни строгого костюма – обычные светлые потертые джинсы и кремовая рубашка навыпуск. Такого парня в серьезной деятельности никто бы не заподозрил. Особенно если вспомнить, что Колину в будущем году стукнет сороковник.
Самым верным решением сейчас было открыть рот и сразу сказать, что он куратор. Но Колин почему-то не спешил. За четыре года кураторства он видел разные реакции на свою, так сказать, должность, и чаще всего люди старались отстраниться. Не все новички сразу понимали, что куратор, по сути, точно такой же бывший алкоголик, как и они, только с чуть большим стажем отказа от зависимости. При знакомстве они воспринимали его как очередного психотерапевта, который попытается залезть к ним в голову, и закрывались. Колин к этому привык, но сейчас у него был шанс наладить с Эзрой контакт без всего этого дерьма.
– Иногда мне кажется, что я тут целую вечность, – добавил он, решив пока промолчать о кураторстве. Эзра на это заявление понимающе хмыкнул.
– А я вот только третий день, и уже готов лезть на стену. Не то чтобы скучно – здесь тебе, похоже, всегда найдут какое-нибудь занятие, но… вся моя жизнь в Нью-Йорке.
– В Нью-Йорке тоже есть реабилитационные центры. Не обязательно было забираться так далеко.
– Если бы родители могли, они бы отправили меня еще дальше, – усмехнулся Эзра. – Тем более им рекомендовали этот центр знакомые, которые дружат с местным главврачом.
– Вот как, – задумчиво произнес Колин. Теперь он понимал, почему Кармен в пятницу осталась в офисе допоздна. – И какую тебе назначили программу?
– Шестидесятидневную. Из них тридцать – в стационаре.
У Колина в свое время была девяностодневная программа, в стационаре он провел пятьдесят дней. Но его в центр привезли почти невменяемым, первую неделю здесь он едва помнил, так было плохо. Эзра же даже не выглядел алкоголиком или наркоманом. Конечно, он был очень молод – на вид едва за двадцать, в таком возрасте следы пьянства с лица сходят быстро, и все равно было очень интересно, почему ему не дали минимальную программу в двадцать восемь дней.
– Эти дни пройдут быстро, не заметишь, – попытался приободрить Эзру Колин. Тот снова улыбнулся:
– Сомневаюсь. Хотя мне понравилась здешняя музыкальная комната. И консультант симпатичная. Одну певицу напоминает, забыл имя. Что-то с безумием.
«A Fine Frenzy», – чуть не подсказал Колин, но вовремя прикусил язык. Если Элисон захочет – сама обо всем расскажет.
– Тебе нравится музыка? – вместо этого спросил он.
– У меня есть группа, – охотно ответил Эзра. – Sons Of An Illustrious Father. Мы выступаем в клубах в основном или на фестивалях. У нас уже четыре альбома!
– Круто, – улыбнулся Колин.
– А ты? – Эзра подвинулся ближе и наклонился вперед, облизывая губы. – Чем занимаешься?
– Я пишу книги. И иногда сценарии к фильмам. Правда, к сожалению, ни один фильм по моему сценарию снят не был.
– Возможно, у тебя еще все впереди.
– Возможно.
Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Это была странная пауза. Она не была неловкой, как если бы они просто не знали, что бы еще такого друг у друга спросить. Нет, это была другая пауза. В этот момент Колин даже забыл, что хотел узнать об Эзре побольше перед групповым собранием, забыл, какие вопросы хотел задать. Просто смотрел.
– Слушай… – начал Эзра, придвигаясь еще, – я…
– Эзра! – раздался оклик со стороны центра. Эзра вздрогнул и обернулся.
– Черт, мне пора. Еще увидимся? – спрыгнув с перил, Эзра выкинул в урну уже истлевший окурок и пригладил растрепанные легким ветром волосы.
– Конечно, – пообещал Колин. – Увидимся.
Махнув рукой на прощание, Эзра бегом скрылся в центре, а Колин, подумав, достал еще одну сигарету. Сильнее, чем курить, хотелось вернуться в свою спальню и просмотреть присланные на рабочую почту записи о субботнем и воскресном групповом собрании. Но Колин останавливал себя. Не стоило торопиться, не стоило слишком увлекаться. Да, парень показался ему необычным, однако сильная вовлеченность скорее вредила, чем помогала работе. Еще Колин понимал, что, наверное, все же лажанул, не сказав сразу, кто он. На собрании для Эзры это станет сюрпризом, и неизвестно, как он на это отреагирует. Досадливо поморщившись, Колин потушил сигарету, едва начав, и покинул беседку.
Добравшись до ноута у себя в комнате, он тут же открыл почту и загрузил все новые письма. Среди них были и отчеты о пропущенных им собраниях. В этот раз их вел Уилсон. Если бы кураторов центра оценивали так же, как остальных сотрудников, то его можно было бы назвать лучшим. Колину в Уилсоне нравилось то, что он всегда писал подробные отчеты. Вот и сейчас, открыв субботний файл, Колин увидел почти четыре листа текста и углубился в чтение.
Закончил с этим он уже почти в половину третьего, забыв сходить на обед. Оба файла от Уилсона он прочитал три раза, выписав самые важные детали в блокнот. Про Эзру там почти ничего не было, хотя он присутствовал на обеих встречах. На первом собрании он назвал только имя и род деятельности, на второй встрече говорил в основном о чужих проблемах во время их обсуждения. Мысли высказывал интересные. В основном ратовал за свободу самовыражения и за честность перед собой и своими близкими. Однако сам он, похоже, не признавал, что у него есть какие-то проблемы. Это Уилсона беспокоило. Колин же пока не разобрался, стоит ли беспокоиться. Парень явно был не от мира сего. Ну кто еще будет расточать такое жизнелюбие в реабилитационном центре для алкоголиков и наркоманов?
Закрыв файлы, Колин отправился в кафетерий, чтобы перехватить хотя бы сэндвич и кофе до собрания. Мысленно он все время возвращался к Эзре, хоть и понимал, что анализировать его – задача психотерапевта, а не куратора. К тому же помимо Эзры у Колина было еще множество подопечных, которым следовало уделить время. Например, новенький Стивен, который, похоже, лишь притворялся, что следует двенадцати шагам, или Дженнифер, которая уже пятую встречу уклонялась от любых попыток поговорить о себе.
Пока Колин думал об этом, он доел свой сэндвич, помыл руки и дошел до зала для собраний. Помимо групповых встреч здесь, как правило, проходили все театральные постановки, мини-концерты Элисон и показы фильмов на проекторе. Когда Колин зашел внутрь, большинство членов его группы уже подошло. Некоторые общались у стола с напитками, остальные расселись на расставленные кругом посреди комнаты стулья. Эзра тоже был здесь, он стоял в компании со Стивеном и Лорой, попавшей в центр около двух недель назад, и что-то экспрессивно объяснял. Увидев Колина, он замолк и улыбнулся. Остальные его тоже заметили и тут же начали рассаживаться по своим местам. Колин, упав на первый попавшийся стул, оглядел присутствующих. Встретившись глазами с Эзрой, он произнес:
– Привет, Эзра. Я вынужден еще раз представиться. Меня зовут Колин, сегодня я буду вести эту встречу.
Вскинув брови, Эзра оглядел остальных и, не увидев удивления или недоумения на их лицах, снова посмотрел на Колина. По его лицу не было заметно, разозлен ли он или разочарован, но он определенно не ожидал такого поворота.
– Уилсон рассказал мне, о чем вы говорила на выходных. Меня поразила твоя откровенность, Триш, ты большая молодец…
Встреча, по мнению Колина, прошла хорошо, у некоторых присутствующих наметился ощутимый прогресс, одного Колин даже решил переводить на следующий шаг. А вот Эзра, к сожалению, за все время не проронил ни слова. Колин на него не давил, понимая, что у того могли возникнуть вопросы, которые он хотел бы задать наедине. Поэтому, когда собрание официально закончилось, Колин попрощался со всеми, дождался, пока основной народ покинет комнату, и подошел к Эзре. Тот тусовался у стола с напитками, делая вид, что они его очень интересуют.
– Ты хотел поговорить? – прямо спросил Колин, не желая ходить вокруг да около.
– Почему ты сразу не сказал? – обвиняюще произнес Эзра, поворачиваясь к нему.
– В тот момент мне показалось, что тебе нужен собеседник, а не куратор. И мне было интересно пообщаться с тобой до того, как ты поймешь, кто я. К сожалению, я знаю, как новички воспринимают кураторов.
Фыркнув, Эзра покачал головой. Колин решил пойти с другой стороны:
– Тебе не нужно видеть во мне, да и во всем персонале центра врагов. Моя задача – помочь тебе.
– Кто сказал, что мне нужна помощь?
– Здесь не оказываются люди, которым не нужна помощь.
– Все не так просто, – упрямо сказал Эзра, вертя в руках трубочку для коктейлей. Колин зачем-то поймал его за руку, останавливая это нервное действие.
– Эзра, – позвал он, сжимая ладонь на запястье. Под подушечками пальцев заполошно бился чужой пульс. – Дай мне шанс, – вообще-то он хотел сказать «Дай центру шанс», но вырвалось то, что вырвалось.
– Хочешь, чтобы я стал твоей очередной ступенью по дороге к вечной трезвости? Да, я читал эту вашу Большую книгу алкоголиков, – фыркнул Эзра, высвобождаясь. – Мне это не очень интересно.
– Тогда почему ты здесь? – уязвлено спросил Колин, скрещивая руки на груди. – Это не психиатрическая клиника и не тюрьма. Если ты считаешь, что не нуждаешься в помощи, ты можешь просто собрать вещи и уехать. Кучу денег сэкономишь.
– У меня нет выбора.
– Твое неверие и нежелание помощи может демотивировать остальных. В этом случае я буду советовать Кармен отказать тебе в услугах.
– Это уже будет твоим решением, – покачал головой Эзра, спиной отходя к выходу. Пока Колин думал, что на это ответить, он ушел.
– Черт, – не удержался Колин от ругательства. В груди поселилось ощущение совершенной ошибки. Не хотел давить? Отлично справился! Прекрасная работа, Колин. Просто потрясающе.
3.
До следующего собрания оставалось еще где-то полчаса, поэтому Колин решил прогуляться до загона с лошадьми. Заведовал там доктор Эдди Редмэйн – психотерапевт, специализирующийся на зоотерапии. Таких, как он, в Нью-Джерси, да и вообще в стране, было не так уж и много. Им в свое время повезло, что Эдди, который был вообще-то британцем, по каким-то своим личным причинам решил поработать в Америке. Кармен тогда чуть ли не до потолка прыгала от счастья. Единственным недостатком Эдди было то, что он совершенно не умел ездить на лошади. Причем этот факт он в своем резюме скрыл, поэтому выяснилось это уже после приема на работу. Конечно, частая езда от него не требовалась – предполагалось, что пациенты будут ухаживать за животными, а не кататься на них, однако лишним это умение явно не было. К счастью, Кармен понимала, что проще посадить Эдди на лошадь, чем искать второго такого специалиста, поэтому ему наняли учителя. Поглазеть на эти уроки прибегал весь персонал, из-за чего Эдди ужасно смущался. И чем сильнее он смущался, тем неувереннее обращался с животным. В конце концов Кармен пришлось запретить присутствовать на этих уроках кому бы то ни было, и народ немного успокоился. Не то чтобы в учебе верховой езде было что-то увлекательное, любопытным скорее был сам Эдди. Он был интеллигентным и образованным, легко смущался и краснел, но когда дело касалось психотерапии, то сразу становился увереннее и собраннее. К тому же в колледже он общался с самим принцем Уильямом, и это делало его еще интереснее. Ажиотаж вокруг его личности длился, наверное, месяца три, пока к Эдди окончательно не привыкли и не стали считать его за своего, несмотря на британский акцент и некоторую зажатость в поведении.
С Колином они сошлись почти сразу, вопреки всем шуточкам про ирландцев и англичан. Рядом с Эдди Колину было спокойно, ему нравилось, что тот не пытался его лечить, не смотрел типичным для психотерапевтов я-все-про-тебя-знаю взглядом, да и вообще он был ему приятен чисто по-человечески. К тому же Колин любил лошадей, ездил на них лет с восемнадцати, поэтому старался хотя бы пару раз в неделю заглядывать к животным. В своей любви к ним они с Эдди были похожи.
Впрочем, сейчас застать его в конюшне Колин не рассчитывал: групповая зоотерапия в расписании стояла с утра, остальное время Эдди проводил в своем кабинете. И тем сильнее было его удивление, когда рядом с рыжегривым жеребцом Ньютоном он обнаружил Эдди.
– Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть, – поприветствовал его Колин. Улыбнувшись, Эдди погладил Ньютона по шее:
– Сегодня он что-то разволновался, захотел немного побыть с ним. Я все боюсь, как бы Кармен не решила его продать.
– Не думаю, что она на это пойдет. Его здесь слишком сильно любят.
Эдди кивнул в ответ и нежно провел ладонью по вытянутой морде коня. Тот чуть слышно всхрапнул и сноровисто дернулся в сторону так, что Эдди пришлось повиснуть на нем, чтобы удержаться на ногах. Не отпуская рук, он что-то зашептал Ньютону в ухо, и тот через какое-то время успокоился.
– Ладно, оставлю тебя, – сказал Эдди Колину, когда Ньютон, проголодавшись, стал собирать с пола клочки сена. С заметным сожалением отойдя от коня, Эдди направился к выходу, но Колин его остановил:
– На самом деле я бы хотел поговорить с тобой.
Эдди, похоже, удивился, но довольно быстро справился с собой и сел на низкий табурет, приготовившись слушать. Колин в двух словах обрисовал то, что случилось пятнадцать минут назад между ним и Эзрой. Слегка нахмурившись, Эдди спросил:
– И что ты хочешь у меня узнать?
– Хочу понять, где я ошибся. То есть… я знаю где, но не понимаю почему.
– О, ну это-то как раз очевидно, – губы Эдди дрогнули в улыбке. Сейчас, когда он смотрел на Колина снизу вверх из-под растрепанной челки, то казался значительно моложе своих лет.
– Не для меня, – развел руками Колин.
– Этот центр когда-то стал для тебя своеобразным лотерейным билетом. Ты привязан к нему, ты благодарен тем людям, которые помогли тебе. Насколько я знаю, они буквально вытащили тебя с того света, – полувопросительно произнес Эдди и, дождавшись кивка, продолжил: – Ну вот. Теперь, когда ты здесь работаешь, тебе хочется, чтобы твои подопечные смотрели на это место твоими глазами. Это мешает тебе воспринимать все более объективно.
– Я знаю, что им стыдно. Мне тоже было…
– Стыд тут не при чем. Стыд ты можешь им простить, так же как и страх, пренебрежение – нет.
Колин замолк, переваривая услышанное, и был вынужден признать, что, похоже, Эдди прав. Как он раньше об этом не думал? Эзра был не первым, кто заявлял, что ему не нужна помощь, и хоть сейчас Колин не мог вспомнить, как он реагировал на это раньше, едва ли его чувства сильно отличались от нынешних. А ведь он знал, что нельзя давить, нельзя ничего навязывать. Только показывать путь, рассказывать о собственном примере, направлять. Чудо, что до этого Колина еще не посылали так прямо с его навязываемой помощью. Или было в этот раз еще что-то, чего не заметил даже такой профессионал, как Эдди?
– Если ты это видел, то почему молчал? – наконец спросил Колин.
– До этого ты не спрашивал моего совета, – пожал плечами Эдди и посмотрел на часы. – У тебя собрание через пять минут, да и мне пора идти. Но если ты еще захочешь поговорить, я всегда к твоим услугам.
– Спасибо.
– Не за что, Колин, – Эдди поднялся на ноги и пошел к выходу, не забыв крикнуть на пороге: – Пока, Ньютон.
Колин, потрепав коня по лоснящейся шее, тоже направился к центру.
После разговор с Эдди еще долго не выходил у него из головы. Сидя на собрании с теми, кто уже преодолел первые несколько шагов программы, он невольно пытался вспомнить, на кого из этих людей он хоть раз надавил. На Миранду? Она почти сбежала из центра на пятый день пребывания здесь. Если бы не Колин, сидела бы она сейчас, трезвая и счастливая от того, что впервые за три месяца увидела свою дочку? Или Эрик. Первые две недели Колин каждое утро заходил к нему в комнату, чтобы буквально силой вытащить из кровати и заставить его следовать индивидуальному расписанию. Крис в свое время тоже не хотел признавать, что ему нужна помощь, пока пятилетний сын на семейной встрече не сказал ему, что дома без него лучше. Колин даже не знал, считалось ли это, хотя именно он тогда пригласил семью Криса в центр. Наверное, без давления в этом деле все же было нельзя, однако разговор с Эзрой все равно казался неправильным.
Когда собрание закончилось, Колин попрощался со всеми, перекинулся парочкой слов с Мирандой, еще раз поздравив ее с успехами, и решил покурить, прежде чем отправиться на ужин. Беседка снова была пуста, на этот раз предсказуемо: пациенты ужинали в кафетерии, а большинство сотрудников уже уехало домой. Из персонала в центре мало кто жил, пожалуй, только человек десять. Иногда Эдди оставался ночевать, хотя Колин предполагал, что дело тут было в непростом характере его жены. Среди остальных постояльцев были в основном кураторы и медсестры. Наверное, Колин тоже предпочел бы вечером покидать центр, но он и так уже платил за квартиру в Нью-Йорке, хотя бывал там от силы два дня в неделю, не хватало еще здесь что-то снимать. Тем более тут ему нравилось: природа, лес, пруд, Эзра на берегу кидает в воду мелкие камешки.
Колин замер, не донеся сигарету до рта, а потом быстро спрятал ее обратно в пачку и, забравшись на перила беседки, спрыгнул оттуда на берег пруда. Вздрогнув, Эзра поднял на него глаза.
– Ты чего не на ужине? – спросил Колин первое, что пришло в голову. Тот пожал плечами и отвернулся к воде.
– Не хочется. Я дома столько не ем, как здесь.
Хмыкнув, Колин уселся рядом с Эзрой на траву и поделился:
– А мне сложнее всего было привыкнуть к тому, что есть тут нужно по расписанию. Первое время голод приходил в самое неподходящее время.
Эзра на это ничего не ответил, и они немного помолчали, глядя на воду, пока Колин не сказал то, что вертелось у него на языке уже несколько часов.
– Я хотел бы извиниться.
– Правда? – удивился Эзра, снова посмотрев на Колина. – И за что?
– Я бы никогда не пошел к Кармен жаловаться на тебя и просить исключить из программы. Мне не стоило этого говорить, и за это я прошу прощения. А если ты вдруг кого-то случайно демотивируешь, это будет не твоей виной.
– Вот оно что. А ты всегда так остро реагируешь, когда кто-то с тобой не соглашается? – Эзра, не глядя, зашарил рукой по земле в поисках мелких камешков, которые можно было бы забросить в пруд. На извинение он, похоже, решил никак не отвечать.
– Мне важно, чтобы люди понимали значимость этого места. Хотя я и осознаю, что не все хотят быть здесь.
– Стоит спрашивать, почему это так для тебя важно?
– Зависит от того, хочешь ли ты услышать ответ, – пожал плечами Колин. Эзра, испытующе посмотрев на него, покачал головой:
– Может, позже.
Колин не стал спорить. Он рассказывал свою историю уже сотни раз, для него это не было проблемой, однако посвящать в нее Эзру действительно было слегка рановато.
– В последнее время все пытаются убедить меня, что я не могу больше контролировать свою жизнь, – неожиданно признался Эзра, глядя на лес за прудом. Колин замер, пытаясь не спугнуть этот момент откровения. – А я, сколько себя помню, всегда сам принимал все решения. Даже когда мне было шесть. А сейчас… все иначе. И я уже чувствую себя как в клетке, хотя всего три дня здесь.
– Ты приехал сюда не просто так, – осторожно начал Колин. В этот раз стоило тщательнее подбирать слова, если он не хотел облажаться снова. – Значит, что-то случилось, что-то, что заставило твоих родителей сорваться в путь на ночь глядя, проехать все это расстояние от Нью-Йорка и убедить тебя остаться здесь.
– Да, кое-что случилось.
– Я не буду спрашивать, что именно. Придет время – и ты сам все расскажешь, но ответь на несколько вопросов. В тот момент, когда это произошло, ты контролировал свою жизнь?
– Нет, – Эзра поежился, будто ему внезапно стало холодно, и обхватил себя за плечи, обтянутые тонким красным джемпером.
– Ты хотел бы, чтобы та ситуация повторилась?
– Нет.
– Готов ли ты гарантировать, что такого больше никогда не произойдет?
– Не знаю, – опустив взгляд, Эзра увидел небольшой плоский камешек, взял его в руки, но не кинул в воду, а стал рассматривать, будто это был драгоценный камень.
– Никто не сможет убедить тебя в том, что тебе нужна помощь. Ни я, ни твой психотерапевт, ни родители. Ты сам должен до этого дойти, иначе все бессмысленно. Признаюсь, в этот момент мне хотелось бы быть рядом.
– Потому что это твоя работа?
– Нет. У меня другая работа. Я писатель, помнишь? – повинуясь моменту, Колин положил ладонь Эзре на плечо. Тот обернулся к нему и слабо улыбнулся.
– Я увижу хоть одну твою книгу?
– О, ты говоришь прямо как моя мама, – поморщился Колин, опуская руку, – Каждый год один и тот же вопрос.
– Все так плохо?
– На самом деле нет, я известный писатель. Правда, в очень узких кругах.
Эзра рассмеялся. От возникшего было напряжения между ними не осталось и следа.
– Вообще-то у меня действительно есть изданные книги…
Закатное солнце, зависнув над лесом, раскрасило верхушки деревьев в рыжий цвет, отразилось от воды, прошлось ласковым лучом по черным волосам, проникло сквозь окна в комнаты Реабилитационного центра Нью-Джерси, чтобы успеть попрощаться со всеми до утра.
Подходил к концу первый день лета.
3441 - NEW4.
Вторник в центре традиционно был днем спорта. Конечно, спортивный зал был открыт семь дней в неделю с утра до позднего вечера, но почему-то именно во вторник все хватали свои коврики для йоги, гантели или обручи и бежали улучшать фигуру или успокаивать нервы с помощью физических нагрузок. Колин не был исключением, тем более по вторникам, четвергам и субботам в десять утра в центре проходили занятия по йоге для сотрудников. Вела их уже немолодая, но очень спортивная дама Хелена Рей. Внешний вид у нее был интересный: невысокий рост, загорелая почти до черноты кожа, длинные полностью седые волосы, стройная подтянутая фигура, всегда яркий макияж и спортивная одежда кислотных цветов. Все это привлекало к Хелене внимание, но главное – инструктором она была просто потрясающим. Колин не знал, какому дьяволу Кармен продала душу, чтобы заполучить Хелену в центр на четыре часа три раза в неделю, но Колин готов был присовокупить свою, только бы этот договор длился вечно. С каждого ее занятия он, как и все остальные, выползал практически убитый, но довольный. Если до этого в голове были какие-то грустные мысли, а грудь щемили неприятные эмоции, то после и там, и там был вакуум. Блаженная, долгожданная пустота. После вчерашнего напряженного дня Колину это было нужно особенно сильно, так что он кропотливо и точно выполнял все указания Хелен, не ленился и полностью сосредотачивался на дыхании.
Занятие длилось чуть меньше двух часов. И когда закончилось, Колин осторожно выпрямился и вытянулся на коврике, желая перевести дух. Остальные сделали то же самое. Хелен не мешала никому и не гнала из зала ради другой группы, а когда к ней подошел с вопросом один из занимавшихся – секретарь Кармен, Колин все время забывал его имя, – она и вовсе вышла с ним в коридор. Колин прикрыл глаза, полностью расслабившись: из колонок доносилась тихая музыка, совсем рядом шептались неугомонные подружки Кэтрин Уотерстон и Элисон Судол, еще слышно было, как кто-то уже сворачивает свой коврик – ничто из этого не могло нарушить его покой. Так он пролежал некоторое время и стал собираться, когда зал был почти пуст. Выйдя в коридор, он столкнулся со второй на сегодня группой, которая состояла только из пациентов центра. Среди них был и Эзра. Он стоял рядом с Риком – довольно проблемным парнем-наркоманом, которого курировал Уилсон. Кажется, вчера Эзра говорил, что их поселили в одной комнате. Колин замер на секунду в раздумьях, стоит ли подойти. Вечером они довольно долго говорили, почти до самой темноты. Болезненных тем не затрагивали, только нейтральные: книги, фильмы, сериалы. Работа. Колин рассказывал не о той, которая касалась центра, а о своих писательских потугах. О том, как забавно публиковаться под разными псевдонимами, а потом на форумах читать споры о том, кто лучше пишет – Рэй Велкоро или Джерри Дэндридж. Делиться этим было увлекательно, и к концу беседы Колин с удивлением понял, что травил байки из своей жизни совсем не за тем, чтобы вызвать у Эзры доверие, а просто потому, что ему хотелось все это Эзре рассказать. Наверное, он давно ни с кем не общался просто так. В центре были одни психотерапевты да пациенты, а на выходных Колин успевал увидеться лишь с сыновьями, их матерями и своим редактором. И с сестрами иногда.
Пока он размышлял, Эзра повернулся к нему и замер, оглядел его с ног до головы, а потом быстро сказал что-то Рику и подошел к Колину.
– Привет, – поздоровался он, улыбаясь, и с долей иронии добавил: – Отлично выглядишь.
Колин невольно оглядел свои спортивные штаны и свободную майку, которая, признаться честно, больше открывала, чем скрывала. Татуировки, по крайней мере, она показывала во всей красе. Колин почесал крест на предплечье.
– Да, я красавчик, – признал Колин, поднимая глаза. Взгляд Эзры тоже метнулся вверх, оторвавшись от татуировки цветка у Колина над соском.
– Как занятие? – быстро спросил Эзра.
– Отлично. Ты еще не был у Хелен?
– Не пришлось.
– Тебе понравится, она классный инструктор.
– Ага. Наверное. Тут вообще все классные… в смысле профессионалы.
– Кармен умеет подбирать персонал. Это ее главная суперспособность.
– А какая твоя? – вскинул бровь Эзра. Колин пожал плечами и, не задумываясь, ответил:
– Я крайне удачлив. Серьезно. Некоторые люди годами бьются над тем, чтобы получить то, чего желают, а мне часто все достается просто так.
– Как-то ты без радости об этом говоришь.
– Возможно, если бы я прикладывал больше труда к тому, что имею, то я больше бы это ценил. Кстати, тебе пора, – Колин кивнул Эзре за спину: вторая группа как раз заходила в зал для йоги. Эзра проследил за его взглядом, а затем уточнил:
– Тогда увидимся позже?
– На собрании.
– Точно. На собрании, – подтвердил Эзра, делая два шага назад, после чего развернулся и скрылся за дверью зала.
Колин же, еще секунду постояв на месте, отправился к себе.
Приняв душ и налив себе матэ, Колин сел за отчет о вчерашнем собрании. Стоило, конечно, заняться этим еще накануне вечером, но для этого он слишком поздно вернулся. На самом деле все эти отчеты нужны были скорее ему самому, нежели другим ведущим встреч. После почти пятнадцати лет алкогольной комы память у Колина была не самая лучшая, поэтому он записывал все, что слышал на собраниях, дабы не запутаться. И иногда жалел, что не мог использовать эти истории в своих книгах. Конечно, Колин изредка брал за основу какие-то ситуации из рассказов подопечных, но переписывал их почти до неузнаваемости, и переделка не всегда шла тексту на пользу.
Однако чаще всего жанры, в которых он писал свои книги, просто не предполагали таких глубоких, печальных и трагичных историй. Например, Триш Мейсон. Белокурая хрупкая девушка двадцати двух лет с шестилетней зависимостью. Раньше ее куратором был Уилсон, но через некоторое время Триш попросилась к Колину. Причин не объясняла, а спрашивать об этом было не принято. К тому же Триш была немного не от мира сего и временами походила на блаженную. Однако чокнутой не была, скорее очень травмированной. Так уж вышло, что Триш росла с больной матерью в не самом благополучном районе Филадельфии. Отца до некоторых пор не знала, мать про него почти не говорила. Училась Триш в обычной школе, даже умудрялась получать неплохие оценки, пока не попала в по-настоящему плохую компанию. Было тогда ей всего шестнадцать. Мать Триш до последнего ничего не замечала, занятая работой и собственным непрекращающимся лечением. Кажется, что-то с почками. А когда заметила, Триш успела скатиться в учебе, подсесть на героин и подхватить целую кучу половых инфекций. Первое время мисс Мейсон пыталась бороться за дочь: отправляла ее в клинику, следила за знакомствами, проверяла дом на наличие наркотиков, но потом ее подвело собственное здоровье. Пришлось лечь в больницу и потратить почти все накопленные деньги на процедуры, не покрывавшиеся страховкой. Триш фактически осталась одна. Оказавшись без присмотра, она перестала бороться с зависимостью и снова подсела, а потом забеременела. От кого – неизвестно. Прямо Триш не говорила, но Колин предполагал, что от кого-то из своих дилеров. Делать аборт Триш не пожелала, матери о своем положении не сказала, скрывая быстро растущий живот всеми возможными способами. На собраниях Триш говорила, что считала ребенка своим спасителем, возможностью выбраться из той тьмы, в которой оказалась. И, вероятно, поэтому ей даже почти удалось бросить наркотики, найти работу и слегка наладить свою жизнь: она завязала со всеми странными знакомствами, сказала матери о ребенке, даже пила дорогущие таблетки для беременных. Где-то в это время мать Триш выписали из больницы, и все должно было стать хорошо. Должно было – но не стало.
Триш сорвалась на шестом месяце беременности. Встретила какого-то приятеля на улице, не смогла ему отказать, когда он пригласил ее на вечеринку. Что дальше – не помнит. Очнулась в машине скорой помощи вся в крови, не чувствуя своего тела ниже талии. Позже выяснилось, что у нее были преждевременные роды, вот только что стало с ребенком и где он – никто не знал. Когда скорая приехала на неудавшуюся вечеринку, то нашли там только Триш, валяющуюся в луже собственной крови на полу, и ее приятеля, который был в таком шоке и ужасе, что не мог сказать ни слова. Полиция завела дело, но толку от этого было – чуть. Никто не знал точного списка гостей, не снимал видео, большинство свидетелей было обдолбано в хлам. Неизвестно даже было, выжил ли ребенок.
Колин понятия не имел, как после такого Триш не тронулась умом. Ее мать, испугавшись за дочь, впервые за двадцать лет написала ее отцу. Тот, что удивительно, откликнулся. Еще одно чудо. Впрочем, вся его дальнейшая помощь заключалась лишь в том, что он оплачивал клиники Триш, которых она за два года перебрала немало. Пока не оказалась в центре.
Откинувшись на спинку стула, Колин одним глотком допил остывший чай и уставился на недописанный отчет. Долгое время Триш вообще отказывалась говорить на собраниях. Она не рассказывала о себе, не комментировала чужие истории, а на прямые вопросы отвечала уклончиво. Уилсон признавался, что у него впервые такой непростой подопечный. Наверное, будь это кто-то другой, можно было бы попробовать надавить. Но Триш выглядела такой хрупкой и беззащитной, что у него не хватило на это духу. Так продолжалось около двух недель, Уилсон уже готов был пересмотреть свою тактику общения с Триш, как та сама решила проблему, сменив куратора. С момента ее приезда в центр Колин вел собрания, на которых присутствовала Триш, от силы раза три. И пару раз поздоровался, когда пересекался с ней ранним утром во дворе, куда приходил страдать над своей недописанной книгой. И все же Триш выбрала его. И именно ему она впервые начала рассказывать о себе. Группу эта история потрясла до глубины души. Да и Колина тоже, несмотря на то, что за три с половиной года работы в центре он много чего наслушался. На собрании в понедельник Триш как раз завершила свой рассказ, и теперь Колину предстояло отразить его в отчете. Это оказалось неожиданно тяжело. Он начинал и стирал написанное, отвлекался, зачем-то открыл еще один вордовский файл и набил почти три страницы новой книги. Перечитав текст, удивился – он не был похож ни на что ранее написанное. Ни детектива, ни фантастики, сплошные какие-то философские измышления. Хотел стереть, но рука не поднялась, поэтому просто сохранил файл и снова взялся за отчет. Про всех остальных уже написал, даже про тех, кто за все собрание не сказал ни слова. Осталась только Триш. Светлые волосы, большие голубые глаза, хрупкая фигурка – все это стояло перед глазами, пока он записывал ее вчерашний рассказ. Когда закончил, понял, что болит в груди.
«Ну надо же, – решил посмеяться над собой Колин. – Каким ты стал впечатлительным. Стареешь, что ли?»
Сохранив отчет, Колин закрыл документ, надел рубашку поверх футболки и вышел из комнаты.
В кафе было шумно, Колин даже растерялся. Он редко бывал здесь в обеденное время: либо раньше, либо позже. У него не было графика еды, как у нормальных людей. Необходимость принимать пищу по часам наводила на него тоску. Столики почти все были заняты. За одним из них сидели Элисон, Эдди и Кэтрин. За четыре стола от них расположился Эзра со своим соседом по комнате Риком, а также с Триш, Стивеном и Лорой. Пока Колин стоял в очереди у кофе-машины, он исподволь наблюдал за ними. Компания подобралась разношерстная. Самым молодым из них был Рик. В прошлом месяце ему исполнилось всего девятнадцать лет, но он уже был наркоманом с довольно приличным стажем. При этом благодаря своему богатому папе деньги на наркотики у него всегда имелись. В центр его отправил тот же папа, уставший от бесконечных тусовок, разборок с полицией и счетов из клиники, куда безбашенное чадо попадало едва ли не каждый месяц. Простое перекрывания потока бабла в борьбе с сыновьей зависимостью не помогало: Рик всегда находил, что продать, у кого занять, к кому обратиться. Если не находил, то покупал дешевую наркоту с такими адовыми примесями, что могли завалить и слона. Но Рику везло, как могло везти только таким непроходимым идиотам, поэтому он был все еще жив и даже ничем не болен.
Второй по старшинству в компании была Триш, затем Эзра, а вот Стив и Лора перешагнули порог тридцатилетия. Стиву было тридцать два, а Лора была ровесницей Колина. Оба страдали алкоголизмом. Стивен пил с колледжа, у Лоры стаж был относительно недолгим – всего два года. С Лорой Колину работалось лучше всего, она легко шла на контакт, сразу признала перед всеми свои проблемы с выпивкой и готова была сделать все, чтобы от них избавиться. Единственная проблема Лоры была в том, что она была убежденной атеисткой. Двенадцать шагов, использовавшиеся в групповой терапии, строились на том, что зависимый человек должен признать свое бессилие перед проблемой, а после перепоручить свою волю Силе более могущественной, чем он сам. Это мог быть Бог, или Дух Вселенной, или Мудрость Природы – для программы это было неважно, главное, чтобы человек верил в эту Силу. Лора же верила только в материальный мир. В Большой книге анонимных алкоголиков, которую Колин прочитал за последние десять лет уже раз двадцать, атеистам была посвящена целая глава. Однако на его памяти еще не было ни одного такого человека, которого она бы сразу после прочтения убедила в необходимости поверить во что-то. У самого Колина такой проблемы не было: он рос в семье католиков и хоть никогда не вел себя как примерный христианин, существование высших сил скорее признавал, чем нет. А уж после того, как сестра привезла его в центр, он готов был хоть в черта поверить, если бы это помогло остановиться. Лора была другой. Не сказать, что она не пыталась – отнюдь. Они с Колином подолгу разговаривали, пытаясь найти для Лоры свой путь соединения с Силой.
– Но нельзя же поверить в нечто нематериальное по щелчку.
– Нельзя, – соглашался Колин. – Давай не по щелчку.
Не выходило. Они говорили, Лора задавала вопросы, общалась с другими алкоголиками, переваривала информацию и снова шла к Колину.
– Не могу, – говорила она. – Не выходит. Зачем вообще перекладывать ответственность за свою зависимость на какие-то высшие силы?
Колин снова объяснял:
– Ты уже пыталась взять всю ответственность на себя. У тебя не вышло. Не вышло ведь? Поэтому ты здесь.
– Я здесь, потому что хочу, чтобы мне помогли люди. Люди, не бог.
– Люди будут помогать тебе, пока будут рядом. Но однажды ты покинешь центр и выйдешь в большой мир, полный соблазнов. Кто остановит тебя? Ты уже признала, что сама этого сделать не сможешь, а близкие не способны стоять над тобой двадцать четыре часа в сутки. И что остается?
Умом Лора принимала эти аргументы, но вера никогда не шла от ума, лишь от сердца. А сердцем она была глуха к подобным речам. Но Колин не отчаивался, Лора была не первым таким подопечным. За три с половиной года из центра ушли лишь двое, посчитав, что программа все же им не подходит.
Пока Колин раздумывал над этим, он успел налить себе кофе, взять салат, стейк из курицы, сэндвичи и дойти до столика. Однако не до того, где сидели Эдди, Элисон и Кэтрин, нет, он подошел к тому, за которым обедали его подопечные. Произошло это как-то на автомате. Вот он думал о Лоре и ее проблеме с Силой, и вот он уже садится рядом с Триш под прицелом удивленных глаз.
– Простите, – медленно сказал он. – Могу я сесть?
Учитывая, что он уже это сделал, вопрос звучал странно. Но Эзра, улыбаясь, все равно ответил за них за всех:
– Конечно.
– Мы как раз обсуждали урок живописи, – заметила Триш.
Она так и сказала – урок. Хотя уроком это, конечно, не было, скорее арт-терапией.
– И как вам? – поддержал разговор Колин.
– Мне очень понравилось! – воскликнула Триш.
– Пустая трата времени, – одновременно с ней произнес Стивен, скрещивая руки на груди. Триш тут же кинулась объяснять ему, как он не прав, но Стивен только фыркал и язвил в ответ на любые аргументы. Наблюдать за ними было забавно: маленькая светловолосая Триш и высокий накачанный темнокожий Стивен рядом смотрелись почти карикатурно.
– А ты что думаешь, Колин? – спросил Эзра, вклинившись в паузу во время жаркого спора.
– Творчество очень помогает познать себя, – тщательно подбирая слова, ответил тот. – Другое дело, что рисование подходит не всем. Если тебе скучно, Стивен, ты можешь попросить исключить арт-терапию из своего расписания, заменив ее на что-то другое.
– Мне все равно, чем заниматься, – пожал плечами Стивен.
– У тебя совсем нет предпочтений?
– Разве что в сексе.
Все рассмеялись, а Стивен бросил многообещающий взгляд на Эзру, тот, заметив это, фыркнул и отвернулся. Колин с интересом перевел взгляд с одного на другого. Ориентация Стивена ни для кого не была секретом, похоже, для Эзры тоже. Конечно, отношения внутри центра были строго запрещены как среди пациентов, так и среди сотрудников, а продолжать общение после прохождения программы особо никто не хотел. Но Колину эти переглядки все равно не пришлись по душе.
– Боюсь, что здесь придется обойтись без секса, – немного резче, чем хотел, произнес Колин.
– Какая жалость, – с иронией произнес Стивен, ничуть не смущенный его тоном. – Черт, мне через десять минут нужно быть у психотерапевта, – он поднялся на ноги, потянулся и положил тяжелую ладонь Рику на плечо. – Пойдем со мной, ты мне обещал кое-что.
Рик тут же засуетился, подскочил, подтянул широкие штаны без ремня и поспешил за выходящим из кафетерия Стивеном. Почти сразу после них из-за стола встали Триш и Лора. Ковыряясь в салате, Колин проводил их взглядом.
– Все из-за меня разбежались? – спросил он у Эзры, доедающего картофель фри. Тот сначала нахмурился непонимающе, а потом замотал головой.
– Не, что ты. У Стива правда встреча с психотерапевтом, а Триш и Лора хотели успеть зайти в конюшни перед собранием. Эдди обещал показать им, как он ездит на лошади, – пояснил он. – Тебя тут все любят, так что можешь не переживать по этому поводу.
Колин скептически приподнял брови:
– Ты успел узнать это за один день?
– За утро. Триш и Лора много о тебе говорят. Особенно Триш. Ой, я, наверное, не должен был этого рассказывать, – спохватился Эзра и торопливо засунул себе в рот сразу четыре ломтика картошки.
– Вот как, – задумчиво произнес Колин. – Это не очень хорошо.
– Да она не в романтическом смысле! То есть… ну, ты слышал, что она рассказывала о себе. Ей просто нужен пример для подражания… нет, это не то слово. В общем, ты ее вдохновитель или что-то типа этого. Она говорила, что ты чуть не умер, когда… до того, как завязал. Это правда?
Эзра задал вопрос осторожно, будто боялся обидеть. Колина это позабавило.
– Да, это правда. Я мог умереть.
– Вау, – Эзра тут же уставился в свою тарелку, которая уже была пуста, и отодвинул ее в сторону.
– Это было давно, – пожал плечами Колин. – И с тех пор в моей жизни многое поменялось. Некоторым людям, чтобы подняться на поверхность, нужно оттолкнуться от самого дна.
– А я-то думал, что это у меня проблемы.
– Не стоит обесценивать свои переживания из-за того, что у кого-то жизнь сложилась еще хуже. Тем более если Триш по большей части жертва обстоятельств, то я-то во всех своих неприятностях был виноват сам.
– Самобичевание – это обязательная часть программы? Если да, то я пас, – Эзра усмехнулся, и непонятно было, то ли он шутит, то ли всерьез.
– Признание своих ошибок не равно самобичеванию, – возразил Колин. – К тому же только признание ошибки помогает не повторить ее в будущем.
– Похоже, у тебя на все есть ответ.
Колина слегка задела эта фраза. Он тут же уткнулся в тарелку, решив это никак не комментировать, и занялся своим обедом, хотя аппетит, признаться, был слегка подпорчен. Эзра, который почему-то продолжал сидеть за столом перед пустой тарелкой, нахмурился, сначала не понимая, отчего Колин замолчал, а, сообразив, затараторил:
– Слушай, я не то имел в виду. То есть то, но не так. В смысле, – Эзра поморщился от досады на свое неумение донести мысль и более спокойно продолжил: – я не сказал, что это плохо.
– Ну да, – недоверчиво подтвердил Колин, стараясь, чтобы это прозвучало не очень скептично. Не получилось.
– Правда. Мне понравилось, как мы вчера пообщались. Это было круто.
– Мне тоже.
– Вот! И мне бы хотелось, чтобы мы так общались и дальше.
– Сейчас было по-другому?
– Сейчас мне показалось, будто ты меня обрабатываешь.
– Как обрабатываю? – удивился Колин, мигом забыв про еду.
– Как куратор.
– Но я и есть твой куратор.
Эзра, поморщившись, потер лоб кончиками пальцев. Он явно хотел что-то донести, но не знал как и из-за этого нервничал. Отложив приборы, Колин вытер губы салфеткой и осторожно тронул Эзру за запястье.
– Посмотри на меня.
Тот выполнил просьбу.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты видел в моих действиях обработку. Я не буду заставлять тебя делать что-то против твоей воли или навязывать какие-то свои идеи. Ты должен понимать, что все, что я тебе говорю, – это мои мысли и чувства, мой опыт. Не фразы, почерпнутые на факультете психиатрии, а то, до чего я дошел сам. Мой путь был долгим и тяжелым, и он все еще продолжается. И сейчас моя задача сделать твою дорогу к трезвости немного легче и короче. Но у меня этого не получится, если ты в каждой моей фразе будешь видеть подвох.
– Ты за собой такого, наверное, не замечаешь, но иногда ты так говоришь и смотришь, как будто гипнотизируешь, – фыркнул Эзра, откидываясь на стуле. Колин почти услышал, как захлопывается раковина, защищающая Эзру от окружающего мира и от всяких там кураторов и психотерапевтов. Неудача неожиданно больно кольнула в сердце, но Колин постарался не сосредотачиваться на этом. Впереди еще пятьдесят шесть дней, он сможет достучаться.
– Думаю, это ирландская харизма, – улыбнулся он и посмотрел на часы, висящие над входом в кафетерий. – Собрание через пятнадцать минут, а мне еще нужно зайти к себе. Если я немного опоздаю, скажи всем, чтобы не расходились. Хорошо? Я могу на тебя рассчитывать?
– Конечно.
Кивнув в благодарность, Колин завернул в салфетку нетронутые сэндвичи и, взяв их с собой, быстрым шагом направился к выходу.
Взгляд Эзры, обращенный ему вслед, он чувствовал почти физически, однако когда Колин обернулся у самых дверей, Эзра смотрел совсем в другую сторону.